Память послевоенного детства

1951 год. Очередной переезд нашей семьи под Джамбул, на 105-ый разъезд. Отец был железнодорожником, в годы войны за строительство Турксиба имел правительственные награды, из которых мне запомнилась хорошо только медаль 1943 года, потому что крупным планом на ней был портрет Сталина, которого мы никогда не видели, но уже любили, потому что знали, что он был отцом всего советского народа. А к своим родителям у нас уже в крови было почтение.

Нашу семью поселили в здании, в котором со стороны железной дороги был красный уголок, как называли помещение для руководителей партийных и профсоюзных органов, их совещаний местные жители.

Работами на железной дороге руководил мой отец, бывший в ту пору мастером. Помогал ему бригадир Дьяченко, проживавший там же, в казарме, близ нашей квартиры. Я часто видела его жену, сидевшую на ступеньках высокого крыльца их жилища, где они с мужем жили вдвоём.

Детей я у них не видела. И только позже я узнала, почему эта чужая тётя смотрела чудно на меня, долго не сводя глаз. Лишь через полтора десятка лет моя мама мне призналась, что та просила отдать им в семью меня, потому что понравилась я ей и нас в семье было так много, что спать на ночь мы ложились поперек топчана, к которому для старших детей подставляли лавку для ног, чтобы не свисали во время сна. Мне, девчонке лет четырёх, и ещё трём братьям постарше топчан удлинять с помощью лавки не было необходимости. Наша мать имела орден матери-героини, который вручали за десять и более детей в семье. И ещё была причина, по которой Дьяченко рассчитывали получить маленькую девочку, — тогда было послевоенное и голодное время. Но меня при всём этом не отдали в чужую семью, где мне были уготованы и сыр, и масло, и многое другое. За это я глубоко благодарна и по сей день: никто бы мне не заменил близких и родных людей, среди которых я росла и училась уму-разуму. Запало в память строительство дома на своём участке земли. Мы сами месили ногами глину с соломой и кизяком, делали саман, сушили его и затем из него возводили стены отчего дома, в котором даже печь выкладывал сам отец, настилал полы и прочее. Только никогда не забыть дневной паёк хлеба того времени – по всей ширине булки высотой чуть больше сантиметра отрезанный ломоть, щедро посыпанный солью. Сейчас я не представляю, почему так было, что мы не ныли, не плакали, только врезались в память суровые выражения лиц у братьев, помогающих отцу строить дом для нашей семьи. И я, глядя на них, не позволяла себе хныкать. Потом стали жить лучше. Огород стал хорошим подспорьем. Весна начиналась здесь рано.

Я любила копать огород на тех сотках, где прежде рос картофель. Мне очень хотелось отыскать пропущенную при копке картофелину или разрезанную её половинку. Приносила матери горстку такой картошки, получала задание нарвать зелёненьких листиков от вьюнков, рано появляющихся весной на растениях, и ждала, когда мама сварит зелёный борщ, который я ела с наслаждением. Потом у нас появились курочки-несушки. Ещё позже завели корову. Стали подрастать фруктовые деревья. Отец стал перед выходом на пенсию подрабатывать плотницким делом. Да и дети начали вставать на ноги. Старшие братья ушли служить в армию, а потом начали работать. Кто-то старался получить среднее специальное образование, получая стипендию. Я тоже выбрала этот путь в 1961 году после седьмого класса. Вступительные экзамены пошла сдавать в материнском платье, так как своего приличного у меня ещё не было. Даже на третьем курсе зимой я одевала "москвичку", которую прежде носили мои братья. И знаю, что в студенческом окружении никто надо мной не смеялся. Очень много было у меня друзей как в детстве, подростковом возрасте, так и в студенческие годы. Мы много времени на учебу отводили, на помощь своим родителям. Но стоило нам собраться всем вместе, мы становились чем-то единым целым, искрящимся, заливающимся звонким смехом. Нам было очень хорошо, нас объединяли дружба и доброта.

Мы тонули в этих чувствах. И это всё память не утратила с годами. Эти воспоминания навсегда.

Дубинская В.К.