Невероятные приключения Зонтика, сказка в прихожей, и не только...

Людмила Викторовна Максимчук, поэтесса, писательница, художница, драматург, член Московской городской организации Союза писателей России

Зонтик проживал в прихожей, в уютном закутке, вместе с Плащом и Рюкзаком. Все втроём подружились когда-то в походе, да так и не расстались после. А что? Походно-полевые условия как нельзя лучше подходят для выбора друзей. И правда, компания подобралась подходящая, по крайней мере, не грызлись друг с другом, как семейства других соседей, живущих рядом, например, Ботинки или Кроссовки. Оба Ботинка и между собой редко договаривались, хотя, как ни странно, они считались самой хорошей парой среди обитателей прихожей.

– И что в них, спрашивается, хорошего, если столько грязи с улицы нанесли, а убираться за собой не желают? – удивлялся Зонтик, уважающий тишину, чистоту и порядок. – Пусть бы тогда дружили с Веником и Шваброй, да умывались бы раз в неделю, раз такими «хорошими» себя выставляют!

– Что до Веника и Швабры – то за ними надо бежать на кухню или в ванную, а это не так уж близко, – заявляли Ботинки, избалованные вниманием Обувной Щётки, для которой, наоборот, грязь на улице была кстати: чем сильнее Ботинки испачкаются, тем больше будут нуждаться в прикосновении её щетинок. А уж ей-то только того и надо – то-то она с утра до ночи была занята исключительно тем, что поджидала их на пороге, особенно в непогоду, вот какая настырная!

– Необъективно все рассуждают, – фыркнул Плащ. – Вот я – привык сам о себе заботиться. Сам к себе отношусь как к универсальному виду одежды, но не делаю из этого рекламы и на Одёжную Щетку не пеняю, и уж тем более не пользуюсь её благосклонностью ко мне… ещё и так открыто. Совесть имею.

– Совершенно согласен с Плащом и Зонтиком, – вступил в дискуссию Рюкзак, расстёгивая ремешки и ослабляя боковые стяжки, в очередной раз приступая к пересмотру своего содержимого. Он тоже считал себя универсальным до какой-то степени. – Как меня судьба ни испытывает, чего ни подсовывает, стараюсь там же от этого избавляться, а домой мусор не приносить – лишнее на улице и вытряхиваю. Потому и компания наша подходящая, что поддерживаем друг друга в главном.

Ну, о том, что старается избавляться от лишнего, Рюкзак сильно преувеличивал: его бока постоянно раздувались от чего-нибудь «новенького» или «интересненького», что мусором назвать нельзя, но и чем-то другим – вряд ли. Но в общем, привычки Рюкзака никому не мешали. А грязь-то… Грязно или чисто – виднее всего было Коврику, лежащему на самом бойком месте, на пороге прихожей. Он косо посматривал на Ботинки и всё их крикливое семейство, благосклонно – на Швабру с Веником и уж не жалел добрых слов для Зонтика и его друзей, почти не причинявших ему хлопот. Плащ отличался скрупулезностью и педантичностью, Рюкзак – некоторой расхлябанностью, а Зонтик... Зонтик был просто… хорошо воспитан. Ему нравилось жить со всеми в мире, и если уж он осуждал кого, то исключительно за дело (например, эти Кроссовки), а высказывался резко потому, что жалко смотреть, как они обижают Коврик.

Да, среди обитателей прихожей Зонтик считался самым смирным и справедливым. Он был хорошего роду-племени, практичной, глубокой тёмно-серой расцветки, с плотной и крепкой ручкой; не привлекал к себе особого внимания, соблюдал приличия, придерживался порядка – да это и лучше, чем протестовать или выражать недовольство по любому поводу. Одно было нехорошо для Зонтика: все знали, что он отличался покладистым характером, и пользовались этим.

Насколько же выгодным оказывался Зонтик для кого-то: то раскрывался, то складывался, то раскрывался опять – делал всё, как полагается, чтобы оправдать свое предназначение.

Оправдать? Вот с этим можно поспорить, потому что оправдывать свое предназначение можно по-разному. Да и каково это предназначение? Неужели именно и только такое? Но позвольте спросить: каким оно может быть, если лично для себя Зонтику ничего не нужно, кроме не самой скверной погоды и любимого места в прихожей, а всем остальным требуются его исключительные качества, которых у самих не хватает?! Хорошо выполняет свои функции – так вернее сказать. А предназначение… Зонтику было незачем вдаваться в глубокие рассуждения на эту тему; просто он был рад услужить друзьям и помочь остальным. Внутренне он стремился к движению, к чему-то новому и неизвестному. Ведь невозможно всю жизнь оставаться неподвижно-непоколебимым чучелом, как, например, Лосиные Рога, висевшие на стенке прихожей рядом с Ружьём! Да и неинтересно… А само Ружьё, которое сокрушается о том, что давненько не стреляло… Ну-ка, ну-ка... Рога-то ни к кому никогда не подстраивались, но где теперь тот лось? Разве что Ружью кое-что известно… Нет, довольно! Зонтику было совсем не интересно рассуждать о недостатках или проблемах соседей, а дело было в его мировоззрении: жить только собой, только для себя – скучно!

Так Зонтик и размышлял, никого не посвящая в свои мысли. А иногда с грустью думал о том, что ценят-то его, ценят, а главного не знают: его души... Никому и невдомёк, что она у него есть. Нет, друзья, Плащ и Рюкзак, крепко уважали его и в обиду не давали – вступались горой, особенно когда видели, что Зонтику совсем туго приходится. Всё бы хорошо, но по душам они втроём почти не разговаривали, а Зонтику так хотелось поделиться сокровенным, да боялся, что не поймут. Поэтому стоит ли говорить, как он обрадовался однажды, поймав на себе изучающий взгляд изящной розовой Шляпки – с самого верхнего стеллажа прихожей! Подумал, что это случайно, но она снова взглянула на него и улыбнулась именно ему! У Зонтика дрогнуло сердце: таких сильных чувств он ещё не испытывал… Может, она заметила в нём то сокровенное и важное, что не сумели разглядеть другие? Зонтик предался приятным размышлениям...

О чём он размышлял на этот раз, не догадался никто.

Так уж никто? С того дня Зонтик только и мечтал о том, чтобы милая Шляпка как можно чаще смотрела на него, потом они познакомятся поближе, а когда-нибудь он откроет ей душу, и она её поймет! А вся прихожая оценила ситуацию по-своему, по-житейски, и вскоре заговорили, что Зонтик по уши влюбился – и в кого бы? – в фетровую Шляпку, известную кокетку и балаболку. Зачем ему сие? Ведь давно известно: Шляпка – ветрена, непостоянна, только и знает, что другим голову морочить, считает это «красивой жизнью». Как только потеплело, эту воображалу-Шляпку никаким арканом дома удержать было нельзя: не успеет утром солнышко выглянуть – она тут же и упорхнёт на какие-то пикники и пляжи. И Зонтику ли, такому умному и степенному, связываться с пустышкой? Подумаешь, улыбнулась ему два раза, а может, вовсе и не ему, а он-то…

Нет, осуждать его незачем, а пожалеть стоило, и вот почему ещё. Всем, абсолютно всем известно, что прошлой весной Шляпка завела близкое знакомство с Шарфиком и Беретом – да-да! – все правильно поняли: одновременно. И чего не завести, когда все трое… Не хочется разбирать «по косточкам» чужое воспитание, но даже Лосиные Рога не удивились, когда они втроём, Шляпка, Шарфик и Берет, перебрались из-под их опеки на верхнюю полку стеллажа – подальше с глаз.

А уж Лосиным Рогам эта публика хорошо известна!

Ружьё только ухмыльнулось без комментариев: много шума из ничего. Ну, у высокомерного Ружья свои резоны, а остальные переживать за соседей любят. Обе Щётки, Обувная и Одёжная, – не лыком шиты, хотя и не так дружны, но словоохотливы – догадались сразу же и принялись шушукаться: «Доверчивый и услужливый Зонтик расчувствовался некстати и позволил такой безделушке увлечь себя! Поначалу просто смотрел на неё – ну и пусть бы. Потом несколько раз прогулялся с ней – понять его можно. А дальше – просто с утра до ночи только и делает, что слоняется за ней по пятам. К чему это? Есть же пределы!»

Вот уж воистину: любовь к Шляпке зла…

– Ах, Зонтик! И на кого свои чувства тратит? – морщился Плащ, доверительно беседуя с Рюкзаком и оглядываясь по сторонам, не слышит ли кто. – Сегодня проснулся в полдень, гляжу, на его месте только чехол и остался. Думаю: куда в такую жару понесло? Смотрю, и Шляпки нет, значит, то ли с собой увела, то ли сам за ней увязался.

– Конечно, дружище, так оно и есть, – тяжело задышал Рюкзак, волнуясь и расстегивая верхнюю молнию. Среднее его отделение так и раздувалось от обилия необходимых в быту вещей: мотков проволоки, спичечных коробков, баночек с гвоздями, кусочков резины и кожи, обрезков цветного металла. Все эти предметы были подобранны недавно по случаю и ожидали дальнейших распоряжений. – Не хочу лезть в чужие дела, от своих пухну, как видишь. Но хозяйство не бросишь, никуда от него не денешься… Да, бедолага наш Зонтик... Уж я сроднился с ним, сроднился настолько, что смотреть на всё это не могу, прямо заплачу. Веришь ли? – все больше расходился сердобольный Рюкзак.

– Да потише ты… – остановил его Плащ. – Я-то верю, а что делать? И я тоже… Каюсь, сначала думал: пусть себе поухаживает за ней. По себе знаю, что слегка увлечься не вредно… – Сам же кинул осторожный взгляд на Одежную Щётку, так и засветившуюся радостью от этого взгляда. Одежную Щётку Плащ привлекал тем, что забот с ним немного, но Плащу она казалась слишком прилипчивой. Он уже имел печальный опыт по части прекрасного пола – иногда вспоминал о строгой и аккуратной Юбочке, за которой пытался ухаживать совсем недавно. И виделись-то всего два раза, десяти слов друг другу не сказали, но... В институте Благородных Юбок узнали об этом, и Юбочке всыпали нагоняй: не тот кавалер! Она дала Плащу отставку, он разобиделся на неё, да об остальных дамах стал подумывать с неприязнью. – И надо же, наш доверчивый Зонтик «вляпался»! Гляди-ка, чехол свой бросил и за «фиговой безделкой» «усвистел»!

– И правда, даже о чехле забыл... Мне-то больше всего обидно потому, что – кто она такая? – не унимался Рюкзак, распираемый изнутри. – О тебе и твоей даме молчу – там случилось по-другому: указание сверху! А тут? Шляпка и Шляпка… Была б стоящая, так никакого чехла не жалко! А то – ветреная болтушка, комедиантка, пустышка недалёкая! Ни в чём не разбирается, всё переводит на шуточки – недаром бантик на боку! А уж этот Шарфик напыщенный, фигляр безмозглый… И Берет брюзгливый, да к тому же облезлый… – Рюкзак высказал всё свое возмущение и, потратив силы, неуклюже оступился, потревожив Коврик. Плащ хотел присесть рядом, но...

– Эй! – вздрогнул Коврик спросонья. – С каких это пор на меня наваливаются какие-то… Ах, это вы, ребятушки? Вздремнул, не ожидал… У вас что-то случилось?

– Прости, старина, – извинился Плащ, оттаскивая за лямку с прохода тяжелый Рюкзак. – Это мы балуемся под настроение.

– Ладно-ладно, я и сам не прочь побаловаться, да приходится перед всеми стелиться. – Коврик вздрагивал, стряхивая песок в сторону. – Мне не до баловства: скоро жильцы толпой возвращаться станут, хочу поспать пару часиков, пока дают.

Коврик зевнул и снова сладко задремал. Рюкзак долго сопел и возмущался по-тихому, а Плащ помалкивал; он предполагал худшее, но «накаркать» не хотел. Да что «каркать»? И без «карканья» всё прояснилось». Целый день прошёл в ожидании – никогда ещё Зонтик так надолго не отлучался. Ясно, эта безобразница потащила бедолагу в «зону активности» … К вечеру Плащ не выдержал и решил пойти поискать друга, только где? Но, тем не менее, приосанился, расправил складки, застегнулся на все пуговицы, приготовился к выходу. И тут... Тут в дверях появилась взволнованная Шляпка, и, не задерживаясь, проскользнула на своё облюбованное местечко, поближе к Шарфу и Берету. Вот как! А где же Зонтик? Рюкзак не успел отпустить ни одной колкости по поводу скорости перемещения Шляпки, потому что повод наметился другой – Зонтик! И это – Зонтик? Зонтик робко отворил дверь и остановился на пороге у самого Коврика, наверное, для того, чтобы все смогли полюбоваться его новым обликом. Как полюбоваться? А так… Рюкзаку пришлось «полюбоваться» первым, потому что Плащ в это время складывал чехол от Зонтика, собираясь запихнуть в карман, чтобы не потерять на улице.

– Батюшки-светы... Она соблазнила его, – прошептал Рюкзак в самый капюшон Плащу. – Ты только глянь!

Плащ, взглянув на пришедшего с прогулки друга, так и застыл вместе с чехлом, просто оцепенел: Зонтик полностью поменял свою расцветку! Или нет… Может, это был чужой Зонтик, а не тот, кого они знали столько лет? Плащу, который устоял бы перед любой непогодой, на этот раз стало нехорошо.

– Ты ли это? – спросил он, оглядывая Зонтик со всех сторон.

– Конечно, – отвечал Зонтик, смело проходя вперёд игривой походкой (откуда научился?), небрежно переступив через Коврик. – А где мой чехол?

– Твой? С чего ты взял, что у тебя есть чехол? – обескуражил его почти догадавшийся обо всём Плащ.

– Как – с чего? У меня всегда был чехол, не то что у некоторых… – промолвил Зонтик, не находя свой чехол, туго свёрнутый и уложенный в карман Плаща. Зонтик сделал вид, что расстроился. Или вправду расстроился?

– Ага, хочешь в чехол спрятаться – от стыда, чтобы никто не увидел, во что… – Плащ подбирал слова, – во что ты превратился, связавшись…

– Да успокойтесь вы, потише, потише, – остановил обоих Рюкзак, опасаясь, как бы не возмутилось общее спокойствие. – Нечего комедию ломать… на радость… Ружьям с Патронами. Угомонитесь оба!

Ружьё, несомненно, услышало, о чём речь, но решило давно, что не стоит обращать внимание на какие-то Зонтики, Шляпки, Рюкзаки. Патроны же забеспокоились совсем по другой причине: им показалось, что кто-то собирается на охоту… Вот если бы и в самом деле – на охоту! Нет, охотой не пахло, а страсти вскипали. Рюкзак раздувался, Плащ шелестел подкладкой, продолжая укорять Зонтик, и тому становилось всё более неловко, несмотря на охвативший его азарт. Ведь раньше он никогда не стремился быть центром внимания, тем более – нездорового интереса: ишь, как публика встрепенулась! Ой, как всё неприятно...

Зонтик не раскаивался, хотя чувствовал приближение грозы. Анализируя происходящее, повторял про себя: «Не устоял!» Он ни в коей мере не собирался «выпячиваться», но... Шляпка увлекла его, так закрутила, так затмила собой всё вокруг, что он только и делал, что следовал за ней и уступал её желаниям: какое-то шоу, вернисаж, кабаре… Да – произошло нечто из ряда вон выходящее: сегодня по прихоти Шляпки Зонтик поменял имидж – она того добивалась, причём чрезвычайно настойчиво. Начала исподтишка и незаметно подвела Зонтик к мысли о несоответствии его внешности и внутреннего содержания.

Уже на обратной дороге из кабаре, где Шляпка, как всегда, имела головокружительный успех, она, изредка бросая недовольные взгляды на сурового спутника, который угрюмо плелся вслед за ней, выговаривала без стеснения:

– Когда я нахожусь в твоём обществе, все думают, что ты – мой строгий дядюшка или преподаватель юриспруденции, словом, «протокол ходячий». Молодец, что в чехол не нарядился, а то – хоть бегом от тебя беги!

– Но что же мне делать? – вопрошал он робко.

– Что? Хочешь знать правду, чего тебе по-настоящему не хватает?

– Хочу, – затаив дыхание, отвечал Зонтик.

– Индивидуальности.

– Вот как? По… Почему?

– Почему – не знаю. Или оригинальности. Ты вечно скован и зажат, даже когда раскрываешься, как ты считаешь, полностью. Раскрепощаться до конца не умеешь! – Шляпка поправила милый бантик, чуть-чуть съехавший набок во время этой горячей тирады. Только вдали от дома она могла уверенно отстаивать свои принципиальные позиции. Дома это сделать очень сложно (по соседству с Ружьём-то), а на воле – вполне! Сменить одну прихожую на другую она не решалась...

– Да я… – Зонтик не предполагал, что его классические пружинки, так легко подчиняющиеся каждому его движению, могут показаться кому-то зажатыми, о чём и заявил Шляпке прямо и без обиняков.

– Ну что ты, друг мой, – обворожительно улыбнулась Шляпка. – Ведь я не о том. С пружинками у тебя всё в порядке, не то, что… Позволь быть откровенной – не то, что у бесхребетного Шарфика! Понимаешь? Зато у него есть другое, не менее важное!

– И что же это? – тихо спросил Зонтик, которого объяснения Шляпки задели за живое: чтоб какой-то Шарфик…

– Что? – Шляпка звонко засмеялась и задела ручку Зонтика краешком своих трепетных нежно-розовых полей, чем привела его в крайнее смущение. – Он стремится быть модным, элегантным, неповторимым, ценит качество своей пряжи, держит марку фирмы. А ещё у него есть шарм!

– Шарф и шарм… Есть шарм? А… а у меня – нет? – ещё больше стушевался Зонтик, чувствуя, что она в чём-то права. – Но где же выход, как мне быть?

– Право слово, ты – как будто из другого мира. В наше время имидж изменить ничего не стоит. Скажи, а что ты любишь больше: зиму или лето, то есть солнце, дождь, град…

– Спрашиваешь… – Зонтик обрадовался, когда речь пошла о погоде, ведь это – его излюбленна тема. – Конечно, лучше подставлять себя солнечным лучам, чем снегу и дождю.

– Ну, вот и славно. Поздравляю! Я так и думала, что твой разум возьмёт верх над ханжеством. В тебе есть здравое начало.

– И в чём это будет выражаться непосредственно? Этот «верх над ханжеством»?

– А в том, что мы сейчас зайдем в салон к моей лучшей приятельнице Кисточке, и она придаст тебе новый, светлый и солнечный, облик. У неё – свои профессиональные секреты, огромный опыт, и ей можно доверять вполне. Тебе обязательно понравится! – засмеялась очаровательная Шляпка, зная, какое впечатление может произвести своим смехом на Зонтик.

Зонтик и подумал: а не этой ли приятельнице Шляпка обязана тем, что прекрасно выглядит? Да разве она признается… А все эти напыщенные болваны в кабаре с неё глаз не спускали, и все расфуфырены, надуты, как индюки, чтоб их! В этот момент Шляпка и Зонтик как раз проходили мимо какого-то популярного заведения, находившегося в полуподвале высотного дома. Над входом маячила вызывающе яркая реклама, начинавшаяся словами «Только у нас в салоне…» – и Шляпка воскликнула:

– Постой, нам как раз сюда и надо!

Или это Шляпка так подстроила? Словом, через минуту Зонтик оказался в «чудодейственных руках» Кисточки, которая, казалось, дожидалась именно их. Она выслушала пожелания Шляпки, и тотчас же приступила к воплощению ее идеи, совершенно не интересуясь мнением Зонтика, словно не замечая его слабых протестов. А идея-то Шляпки была проста, да и Кисточке, видно, не впервые приходилось «воплощать» подобные идеи! Зонтику казалось, что Кисточка едва касается его; её прикосновения ласкали его суровую ткань, щедро делясь и с тканью, и даже с его мыслями цветами радуги. «Что со мной происходит?» – вяло думал он, покоряясь действиям Кисточки и невольно погружаясь в водоворот приятных мыслей.

Когда всё закончилось, и преобразившейся во всех отношениях Зонтик увидел в зеркале своё отражение, он узнал себя только по росту да по форме выгнутой ручки: унылая черно-серая выцветшая местами непромокаемая ткань обновилась полностью. Она стала не менее плотной, но более приятной на ощупь. А расцветка! Основной фон ткани стал сине-голубым, словно небо одарило её своим цветом, а солнце озарило яркими лучами; по краю купола – зеленая кайма, переходящая в заросли травы и растений, по синему небу – птицы, стрекозы, бабочки…

Неужели за полчаса можно измениться до неузнаваемости?

– Ну, как? – спросили его проказницы-подружки, одобрительно пересмеиваясь. – Признавайся, нравится?

От изумления Зонтик не нашёлся что ответить, забыл и поблагодарить… По дороге домой – а домой ли они идут? – приказывал себе оставаться спокойным и подумывал о том, что теперь-то, в любом случае, невзрачный чехол вряд ли подойдет ему – да так ли он нужен?

– Давай поторапливайся, спешу, есть небольшое дело, – подгоняла его Шляпка. – А вообще радуйся: теперь с тобой будет не стыдно появиться в приличном обществе. Сейчас-то уже поздно, никуда не успеем, а вот послезавтра у моего знакомого дизайнера состоится презентация клуба в Палас-отеле; надеюсь, пришлёт мне парочку приглашений, тогда мы с тобой… Да, через месяц-другой можем отправиться в морской круиз!

Она ещё что-то мило щебетала, дотрагиваясь до золотистых бабочек, облепивших цветок ромашки на сложенном куполе Зонтика, и он попросту разомлел от нахлынувших на него светлых и жарких чувств – того и гляди, сам в стрекозу обратится и к небу взлетит! Быть весёлым и нарядным, нравиться Шляпке – не в этом ли радость? Идти с ней рядом, быть ей ровней – это ли не счастье! Да, да! Какое-то седьмое чувство нашёптывало ему о том, что сожалеть о сделанном не стоит:

«Не огорчайся глубоко,

прихожая – это только преддверье дома,

твой дом – впереди; все ещё образуется,

и ты поймешь, что твоя жизнь только началась!»

Да уж, не огорчайся! На улице-то хорошо, а что будет дома?

Дом, прихожая, соседи, друзья... Раздумья сдерживали шаг; тревога усилилась, когда подошли к дому, где в родной прихожей его ждал безжалостный суд друзей. Суд и судьи – вот чем заканчивается вызов судьбе. Суд был строгим – так Зонтику пришлось перенестись из мира мечты в реальность, в прихожую своей жизни. Он словно ушат воды на себя принял, стоя перед Зеркалом в роли подсудимого и слушая, как охает Рюкзак и что вещает строгий судья Плащ, потрясая перед ним его же чехлом:

– Сравни, кем был и чем стал! Во что обратился? – Плащ кидал гневные взгляды то на Зонтик, застывший в неудобной позе, то на Шляпку, якобы забывшую о недавней милой забаве, прикрывшуюся полями и уютно устроившуюся на верхнем стеллаже в обществе небрежно разлёгшегося Шарфика и расфранчённого Берета. Вся компания о чём-то страстно перешептывалась, якобы не обращая внимания на громкие причитания Плаща. – С кем связался, к кому прислушался? Эх, ты, а мы-то…

Зонтик тоже взглянул в сторону «треугольника» и отказывался понимать... Затем всмотрелся в Зеркало пристально – что-то неприятное шевельнулось внутри.

– Я ли это? – спросил Зонтик.

– Это – ты, не сомневайся, – улыбнулось чистосердечное Зеркало. – Это ты – сегодняшний. Неужели ты хотел бы, чтобы во мне отражался твой вчерашний день?

– Ты слышишь, Плащ? Зеркало не умеет лгать, – Зонтику захотелось приподняться в настроении, и он полностью раскрыл свой купол. – Или тебя интересует мой вчерашний день? Будь, что будет, но – сегодня!

Он снова обернулся к Шляпке – та все больше распускала свой очаровательный бантик в сторону Шарфика, едва замечая страдания бедняжки Зонтика. Берет противно морщился, мерзко хихикая при этом. Вот как... Подтолкнула к пропасти, оставила на краю, и тут же забыла… Нет, где же если не справедливость, то намёк на нее?! Зеркало только покачнулось в ответ, отражая внутреннее состояние обиженного напрочь Зонтика...

А Шляпка украдкой от соседствующих приятелей всё-таки поглядывала на Зонтик и улыбалась, радуясь, что её затея удалась. Зонтик же... Он сложил купол, затянулся потуже тесёмкой. Настроение упало до нуля.

– Ладно, дружище, успокойся, – принялся утешить его добряк Рюкзак, понимая ситуацию.

– Да уж, не стой как Эйфелева башня у всего Парижа на виду, – усмехнулся Плащ, нехотя переменив роль строгого судьи на участь истинного друга. Он видел, что пора прекращать препирания во избежание крупной ссоры, теребил вынутый из кармана и никому теперь не нужный чехол Зонтика. Плащ всё больше входил в положение друга – не перекрашиваться же ему по второму разу!

– Давай-ка сюда, – сказал Рюкзак, забирая чехол себе, – чтоб глаза не мозолил, засуну в самое дальнее отделение, где, помнится, Циркуль лежал.

– Циркуль? Припоминаю… И где тот Циркуль теперь? – медленно проговорил Плащ, поправляя капюшон, спросил просто так, чтобы разрядить напряжение. – Уж то-то он юлил и вертелся, всё ему смирно не жилось – да, наверное, не искал себе пикантных приключений, как некоторые.

– А может, искал, – усомнился Рюкзак, понимая уловку друга. – Всю подкладку мою пропорол, так наружу рвался. Когда и куда делся, не припомню. Пропал и – с концами. Нарушил мои планы насчёт перепланировки нашей прихожей… Слушайте, а я ведь запамятовал, у кого теперь все мои инструменты, которые я ещё до Циркуля таскал. Помню только, что молоток отдал кому-то сам – попросили, свёрла строители забрали, плоскогубцы – соседям ремонтировать чего-то нужно было… – Рюкзаку никак не удавалось расстаться с мыслью о порядке вещей. – А Циркуль и Транспортир, помнится, считали себя не только инструментами, но… «элитными приборами высшего применения» – во как! Затесались в общую «строительно-ремонтную» компанию, да, видно, не понравилось им соседство с шурупами и плоскогубцами – враз подевались куда-то. Ну, пусть их! – Рюкзак глубоко вздохнул. – Надоело мне тяжкое бремя нести, да привык по-хозяйски, чтоб всему найти применение… Вот снова ерунды какой-то насобирал…

– А зачем за всё хватаешься? Зачем Циркуль подобрал? Ведь обходился ты без него раньше! – покончив с осуждением Зонтика, Плащ, приучившийся не отступать от темы и до конца выкладывать свои мысли, начал в который раз вычитывать Рюкзак за его бестолковый характер. – Хоть и говоришь, что старое выбрасываешь, а сам в склад ненужных вещей превратился. Склад и порядок – не одно и то же. Бери пример с меня. Для меня самое главное – избавляться от случайных накоплений, а ты…

Зонтику был привычен их «бурчащий» разговор и почти всё равно, о чем болтали приятели, заботясь о практичности и экономичности, что ли. Наверное, все эти проволоки и свёрла того не стоили… Да и Циркуль какой-то, не говоря об остальном… Или они распинаются ради него? Ну что же… Хотя друзья и старались загладить неприятность, на душе у Зонтика становилось всё гаже и гаже; каждой спицей он чувствовал, что теряет душевное равновесие, которым втайне гордился.

• .. Благоразумный Коврик наблюдал за происходящим с сожалением, но вмешиваться не решался: пусть разбираются сами, лишь бы грязь в дом не тащили. Что же о чувствах – то они домашней чистоте не вредят. Конечно, о чистоте – у каждого своё понятие. А чувства…

Ну, хватит возмущаться, скоро спать, пора успокоиться всем!

Преобразившийся за один день Зонтик прислонился к удобному и молчаливому Дверному Косяку, оглянулся на Ружьё: «Оно может разрядиться хоть когда-нибудь – от избытка чувств, а я? Приходится терпеть у всех на виду; в чехол не спрячешься. И Шляпка так-таки не смотрит на меня… Ведь поверил ей, был на всё готов, а теперь у неё свои дела нашлись, мои дела её не интересуют... И для чего разыграла сегодняшний спектакль? Чтобы посмеяться надо мной вместе с этими… Шарфиком и Беретом? Морской круиз, говорила, презентация какая-то… А я… Уж я ли не укрывал её от непогоды? А друзья? Им-то всё представилось так, что я опустился… опустился до уровня… до уровня кабаре. Неужели не понимают? О горе горькое! Как жить дальше? Как… Как в этом мире мало ценится искренность и верность! Как, оказывается, мало мы все значим друг для друга… Как легко она отвернулась от меня… Как плохо мне, как страдает моя душа! Зачем вообще нужны чувства? Лучше, гораздо лучше быть бесчувственным…»

…Все уснули. Зонтику долго не спалось. Казалось, никогда раньше у него не было так скверно на душе. Конечно, в прихожей и прежде случались нешуточные неприятности, даже скандалы, но не с ним же, то есть совсем не касались его. Бессонница нагнетала всё более грустные мысли и чувства, и Зонтик сам себе становился не мил. Не уснуть никак… Другие-то спят хоть бы что! Оглядев прихожую при свете уличного фонаря, услужливо заглядывающего в маленькое окошечко, Зонтик всё больше расстраивался и наконец, не сдерживаясь, тихонечко заплакал – памятью о тысячах и миллионах капель дождя, скатившихся с его серого (когда-то!) купола…

Он понял: дальше так продолжаться не может

– нельзя оставлять всё, как есть,

а необходимо изменить в корне.

Да, надо менять свою жизнь, раз толчок к тому сделан! И только после этой мысли тяжко уснул, провалившись в память прошлого. Проснулся рано. Рюкзак мирно посапывал, вздымая и опуская правый бок, а Плащ, как обычно, мелко вздрагивал, досматривая предрассветный сон. Зонтик подумал: «Как же я привык к ним!» Но... Вспомнил: всё решено, надо действовать. Впредь следует жить не по велению чувств, а по разуму!

– Прощайте, дорогие друзья, – прошептал Зонтик, наклонившись и прикоснувшись к каждому из них с нежностью; затем затянул потуже тесёмку, служившую ему поясом. Обойдя Коврик, осторожно отворил входную дверь, чтобы не разбудить остальных. На бессовестную Шляпку, наверняка утопающую в мягких объятиях Шарфика, даже не взглянул, чтобы не травить рану. На пороге задержался на секунду, не оборачиваясь назад. – Прощайте, не поминайте лихом...

Уже рассвело, но день обещал быть пасмурным. Редкие прохожие выглядели полусонными, и только Зонтик бодро топал по переулочку и вскоре, обогнув квартал, вышел на трассу. Теперь – только вперёд! Интересно, куда же? Он шёл, не сбавляя шага, не оглядывался назад, старался не думать о прошлом, о вчерашнем, а целиком положился на судьбу. Вспомнил слова Зеркала: «Важно то, что есть сегодня!» Седьмое чувство опять нашёптывало что-то несуразное, и Зонтик с досадой отмахнулся от него… Остановился на троллейбусной остановке и не успел задуматься, куда податься, как вмиг подошел троллейбус.

– Вам куда? В аэропорт? – крикнул водитель, высунувшись в окошко.

– Мне… – Зонтику было всё равно куда, лишь бы подальше отсюда. – Да, в аэропорт!

Троллейбус был пуст. До аэропорта добрались без заминок; больше пассажиров не встретилось. Зонтику показалось, что он едет не в троллейбусе общего пользования, а в огромном автомобиле с личным водителем. Зонтик вышел на последней остановке; троллейбус тут же испарился, будто его и не было. Куда же дальше? Зонтик, помедлив, вошел в здание аэровокзала, пристроился в очередь за билетами в крайнюю кассу, где народу меньше. В толпе толкались бесцеремонно, но Зонтик этого почти не замечал. Ему оставалось всё меньше времени на решение вопроса: куда? Очередь подходила, но он так и не решил, куда. Вдруг вспомнил, что денег с собой не взял… А паспорт? И паспорт совершенно упустил из виду…

Значит, что же – зря стремился переменить жизнь?

Заспанная и неприветливая кассирша уже отсчитывала сдачу предыдущему пассажиру… В это время Зонтик почувствовал, что кто-то потянул его за тесёмку, неудобно стягивавшую сложенный купол. Он обернулся и узнал... Надо же! Знакомый силуэт, узнаваемые черты... Циркуль – да, это был тот самый Циркуль, пропавший совсем недавно из заднего кармана Рюкзака! Только вроде ростом выше стал... Откуда же он взялся здесь и в такую рань?

– Ты хотел куда-то улететь? – спросил Циркуль, загадочно улыбаясь всеми сверкающими винтиками и колёсиками.

– А в чём дело? – удивился Зонтик, туго соображая.

– В том, что у меня как раз имеется два билета на один интересный рейс.

– Интересный? – оживился Зонтик.

– Чрезвычайно интересный, – заверил его Циркуль, – и вдвойне интересный для того, кто решил полностью переменить свою жизнь!

– Вот это да! – воскликнул Зонтик и тут же обмяк: – А ведь я забыл дома деньги и паспорт…

– Да не нужны они нам! – обрадовал его Циркуль и потащил за собой прочь от касс, но не к стойкам регистрации авиарейсов, а на улицу. Возле здания аэровокзала скопилось несколько маршрутных такси, и одно из них тут же подкатило к ним.

– Садись, – пригласил Циркуль, – ехать всего полчаса.

– А куда едем-то? – заикнулся Зонтик, но ответа не дождался, потому что как только сели, его моментально потянуло в сон – плохо спал сегодня, вот и результат. И что Циркуль подумает?

Зонтик дремал рывками и проснулся, когда уже выехали за город. Незнакомая дорога… «Ни деревьев, ни кустарников. Какое-то чистое поле… Где мы?» – подумал он и почувствовал, что засыпает снова, но посмотрел в окно и увидел, что подъезжают к огромному полигону. Что это? Он окончательно стряхнул с себя сон, присмотрелся и разглядел в самом центре полигона стройный силуэт космической ракеты. Ого! А где же охрана? Где КПП, военные или…

Не успел ничего спросить, как Циркуль бросил водителю:

– Так, хорошо. Поворачиваем прямо к цели, едем к ракете, – Циркуль нетерпеливо вертелся и ёрзал, вздрагивая всеми суставами. Такси моментально свернуло на бетонное полотно полигона и понеслось к ракете.

Как только машина остановилась, Циркуль сказал Зонтику:

– Всё, приехали, хватит спать. Выходим!

Они вышли у самого трапа, поднимающегося ко входу в ракету, на борту которой было написано «Межпланетные перелёты», и только успели ступить на него, как трап сам въехал внутрь корабля. Зонтик едва успел уцепиться своей ручкой за какую-то перекладину, а Циркуль – за него, как створки двери захлопнулись, и их понесло на транспортёре в салон для пассажиров. «Таких неожиданных фортелей судьба ещё не выкидывала со мной – ну, если не считать… вчерашнего», – подумал Зонтик, когда они оказались в удобных креслах, к которым какая-то неведомая сила тут же пристёгнула их тройными ремнями безопасности. Других пассажиров не было.

– Пассажирам не подкидать свои места во время полёта! – прозвучал зычный голос невидимого командира корабля. – Выполнять только мои распоряжения! Внимание, стартуем!

Стартовали мгновенно. Зонтик ощутил всю силу перегрузки, ему стало немного не по себе, и чувство раскаяния зашевелилось в нём: а стоило ли убегать, уезжать и улетать от родного дома, от милой прихожей, от хороших друзей? Немного привыкнув к необычному состоянию души и тела, оглядел себя: он это или не он – такого цвета и… и где это он? Не снится ли?

– Послушай, приятель, – обратился он к Циркулю, который совершенно не волновался и всё время держался так, будто привык совершать подобные перелёты каждый день, да и вообще ему наскучило летать на космических кораблях. – Объясни толком, куда мы держим путь, а то невежливо как-то получается по отношению ко мне.

– Ну, прости, если невежливо… – ответил Циркуль спокойно. – Объясняю: мы летим на другую планету, в другое созвездие, боюсь, что эти названия будут новыми для тебя.

– Вот тебе и раз, – огорчился Зонтик. – Перемены в жизни хороши, но не так резко и не до такой же степени!

– Почему ты так думаешь? – остановил его Циркуль. – Погляди на меня: моя жизнь целиком подчинена переменам, и я смирился с ними. Главное, чтобы дело делалось, чтобы получать радость от своей деятельности, а всё остальное…

– Ну, у тебя свои, чисто геометрические расчеты и… какое-то «высшее применение», – догадался Зонтик, – а у меня – свои… неразрешимые проблемы.

– Проблемы, говоришь? – Циркулю совершенно не хотелось, чтобы Зонтик и дальше считал его невежливым и озадаченным только своим собственным или «высшим применением». – Мы с тобой летим как раз туда, где можно сразу сделать два дела: и от своих проблем избавиться, и другим помочь разрешить их проблемы, а проще – в несчастье помочь. Понял?

– Не очень-то, – отвечал Зонтик, поглядывая в иллюминатор. Густота ночи Вселенной надёжно охраняла невидимые тайны Космоса. Почти ничего не просматривалось; звёзды казались мелкими, и лишь вдалеке ясно светилась большая красивая звезда, окруженная туманными облаками…

– Слушай меня, – Циркуль собрался с мыслями и начал объяснения. – Мы летим не куда-нибудь, а ко мне домой, в созвездие Стрекоззан, по направлению к звезде Кулонцу.

– Ты не шутишь? – спросил Зонтик недоверчиво.

– Нисколько, и не перебивай... Я живу на Циркулоне, понимаешь? Циркуллон – так называется наша планета, подходящая для жизни точных, правильных фигур, созданных ими творений и сопутствующих одушевленных предметов. А наше светило – Кулонце: всё равно, что у вас – Солнце. В созвездии Кулонца – четыре планеты (в порядке отдаленности от светила): Окуллон, Баллон, Диколлон и Циркуллон. Для сведения: на Окуллоне жили стеклообразные обитатели, на Баллоне – преимущественно металлообразные, на Диколлоне – в основном жидкостные аборигены.

– Ну и названия у вас! Циркуллон… – натянуто улыбнулся Зонтик, ошарашенный неожиданными сведениями, но уже заинтересовавшийся рассказом Циркуля.

– Хорошее название, – продолжил Циркуль, – соответствует сущности нашей планеты, где жили по ступенчатым законам основополагающего Циркуля. Не стану сейчас излагать тебе эти законы, да ты и не готов к их пониманию. Продолжу историю нашего народа, привыкшего жить в мире и спокойствии. И сколько разумного присутствовало в жизни циркуллян! Они ощущали себя в единстве с природой планеты и внешним миром, миром Космоса, бережно относились к своей планете, были очень чуткими к погоде, уважительны к другим формам жизни, трудолюбивы, добры и милосердны друг к другу. Циркулляне планировали жизнь с учётом состояния определённых фаз дневных и ночных светил, уж не говоря о соблюдении законов развития. Бывали и неприятности, но наши руководители научились правильно относиться к ним, и мы переносили все испытания с малыми потерями… Тебе не скучно? – прервал он рассказ, посматривая на Зонтик: не потянет ли его в сон?

– Нет, что ты, – успокоил его Зонтик. – Так любопытно! Я никогда не слыхивал такого. Диву даюсь... Неужели на других планетах не так, как у нас? Единство, уважение, милосердие... И даже… законы развития…

– Как видишь… – сказал Циркуль. – Наши светлые умы учитывали связь между возмущениями на планете и магнитными бурями на Кулонце: например, умели рассчитывать наперёд многие общественные события, предвидеть неожиданности, научились избегать несчастий.

– Похвально… – протянул Зонтик. – Нам бы так!

– Всем бы так! – размечтался о прошлом Циркуль. – Но нам, смирным и законопослушным циркуллянам, не повезло именно потому, что были добры, отзывчивы на чужие несчастья.

– Совсем как я, – тихонечко пробормотал Зонтик.

– Очень похоже, – улыбнулся Циркуль, обнаруживая свою осведомлённость в личной жизни Зонтика. Сверкнул осями и тут же погрустнел: – Несколько тысячелетий назад на Окуллоне произошла обширная техногенная катастрофа, и лишь часть жителей смогла спастись. Они попросили убежища на нашей планете; мы согласились их приютить. – Циркуль вздохнул с огорчением. – Вот за это и поплатились!

– Как это случилось? – спросил Зонтик, так и не зная, верить или не верить увлекательному рассказу Циркуля.

– Случилось… Вместе с окуллянами к нам пожаловали вражда и самые гнусные пороки. В итоге циркулляне разделились на два лагеря: «Циркачи» и «Окулляне», потом уж «Окулляне» переименовали себя в «Акуллян» – и их акулья натура всё более вылезала наружу. «Циркачи» продолжали жить по старым проверенным законам, а «Акулляне» принялись насаждать свои, пиратские правила (что ухватил – то и твоё, что не досталось – уничтожь!), и этим вызвали гнев Космоса на свою голову, да и на всех нас, живущих в смирном дотоле созвездии Стрекоззан, – Циркуль глубоко вздохнул. – Космос обрушил на наш Циркуллон ураган комет, и от тысячи взрывов планета не просто пострадала, а лишилась большинства форм жизни.

– И как же дальше? – робко спросил Зонтик, так и не сумевший понять, принимать откровения Циркуля за правду или считать досужим вымыслом.

Но и в одном, и в другом случае:

куда же всё-таки они летят?

– А дальше, – продолжал Циркуль, опечаленный прошлыми переживаниями, – уцелел тот, кто сумел заблаговременно удалиться в подземные пещеры. К сожалению, катастрофа почти уничтожила атмосферу Циркуллона, на поверхности планеты жить стало невозможно, и все мы, сторонники «Циркачей», циркули, линейки, блокноты, тетрадки, ластики и карандаши – оказались под землёй.

– А как же «Акулляне»? – спросил Зонтик.

– Эти захватчики и их приспешники успели заблаговременно переместиться на Баллон, и сведения, поступающие оттуда, – самые неутешительные. Раньше-то мы были связаны с Баллоном тесными узами сотрудничества... Хорошо, что Диколлон дал отпор «Акуллянам». – Циркуль вытащил из-под сиденья какую-то карту и развернул её перед Зонтиком. – Видишь, это – подробная карта нашей Галактики; мы уже вошли в зону её влияния. Вот – наше созвездие, вот – планеты, о которых я упоминал, а вот – сам Циркуллон.

Тут до Зонтика по-настоящему дошло, что Циркулю нет смысла говорить неправду; у смирного и непритязательного Зонтика прямо перехватило дух от того, что узнал, а более от того, что увидел на карте звёздного неба. А что он раньше видел и знал? Ну, прихожая, милые или неприятные жильцы, невинные увлечения… шумный квартал, маленький провинциальный городок с окрестностями, откуда до межпланетного аэропорта – как до… Друзья, конечно, замечательные, но что знали и видели они? Хотя и ему самому, и Рюкзаку, и Плащу приходилось много путешествовать, но ведь не на другие же планеты, и тем более, не в другие Галактики!

Вот Шляпка – та вообще… Ах, зачем только вспомнил о ней!

– А как же ты попал к нам, на Землю? – спросил Зонтик, чтобы заглушить проснувшуюся боль памяти, возникшей дорогими образами.

– Очень просто: я прилетел за тобой, – ответил Циркуль, отыскивая на карте Солнце и Землю. – Видишь, куда указывает звездная пыль? – он провел своим тонким остриём вдоль едва заметной размытой линии, соединяющей две дорогих ему планеты несколькими рядами звёзд.

– За мной? – удивился Зонтик, нехотя отвлекаясь от своих земных привязанностей. – Почему именно за мной?

– Пока не могу открыться до конца, но скоро всё узнаешь. А на Землю я попал относительно недавно как посланец Циркуллона. На научном совете «Циркачей» было решено направить десятерых посланцев на десять планет во Вселенной, где нашими учеными были обнаружены приемлемые для нас условия жизни и… всё остальное, например, понимание на уровне разговорной речи. Опережая твои дальнейшие вопросы, замечу, что разговорная речь большинства правильных фигур и одушевлённых предметов мироздания не требует оригинальной расшифровки соседними видами подобных существ независимо от других физических величин – таков порядок вещей во Вселенной. Понял?

– Не очень-то, – растерянно признался окончательно сбитый с толку Зонтик, но махнул спицами и, помолчав, робко продолжил: – Так ты прилетел на Землю и поселился у нас…

– И я поселился в вашем уютном Рюкзаке, не подозревающем ни о чем! – подтвердил Циркуль.

– Но ведь тогда… В то время я выглядел совершенно иначе, и вообще раньше я был другим! – не сдавался Зонтик. – Выходит, ты знал, что я… переменюсь? Быть этого не может...

– Ну, конечно же, может! И, поверь, вычислить это было совсем не сложно, – отвечал Циркуль, озадачивая Зонтик всё больше и больше. – Ты не в состоянии понять всего, потому что на Земле живут и мыслят другими категориями и понятиями, совсем не так, как у нас, несмотря на то, что говорим на родственных языках. Я потом тебе всё объясню – на досуге.

Вон оно что, на Земле живут и думают «не так…» Зонтик почувствовал, что его клонит в сон от размышлений, и не сопротивлялся, уснул быстро. Ему снилось всё подряд, и даже то, что представилось по рассказам Циркуля. Сколько спал, не помнит, но, проснувшись, увидел, что Циркуль тоже крепко спит, и снова заснул. Время словно исчезло за горизонтами пространства или переместилось на другие оси координат. Зонтик этого не знал, но... Циркуль спал с перерывами, контролируя себя. Оба окончательно проснулись, только ощутив перегрузку при подлёте к Циркуллону. Долго же летели! Собрались побеседовать о предстоящем, но тут прозвенели часы, висевшие в салоне корабля. Корабль вздрогнул, как живой...

– Всё, мы – у цели, – догадался Циркуль.

– Внимание! Полная готовность! Слушать мою команду: пора пересаживаться в катапульту! – отчеканил уже знакомый голос невидимого командира корабля.

Тройные ремни отстегнулись сами собой, затем что-то вытолкнуло путешественников из кресел, перекинуло на транспортёр, свистящей лентой ползущий вдоль узкого прохода – и вот они уже у дверей в конце салона. Двери моментально распахнулись, и уже знакомая неведомая сила, не проявляющая себя без причины, протолкнула их в узкую камеру, затем плотно обхватила широкими ремнями, прижав к мягким креслам. Зонтик не успевал удивляться происходящему.

– Осторожно, не двигаться до приземления, – предупредил всё тот же командирский голос. – Желаю мягкой посадки!

…Ракета осталась на расчётной орбите, а камера-катапульта отделилась от неё и приземлилась на поверхность неведомой Зонтику планеты не столько резко, сколько неудобно. Оказалось, трудно выбираться: дверцы не раскрылись до конца, упершись в кусок скалы, нависшей над пустынным пространством. Первым вылез более вёрткий Циркуль, а за ним показался Зонтик, расправляя смятые складки и проверяя, цела ли гнутая ручка, гордость дизайнера, некогда разрабатывавшего внешний облик Зонтика. Правда, расцветку он подобрал другую…

«Что за глупость лезет из моих спиц?» – подумал Зонтик, отряхиваясь и озираясь вокруг. Да, Циркуль не соврал: серые мрачные камни, трещины и расщелины, сухость и пыль, голые тусклые скалы, восходящие к безжизненным горам…

Никакого намека на травинку или былинку…

Никакого светила на мутно-сером небе…

Никакого движения вокруг…

Душно и смрадно – дышать тяжело.

Неужели здесь можно жить?

– И что же, так у вас – везде? – спросил обескураженный Зонтик. Циркуль, подкручивающий своё верхнее колёсико, разболтавшееся от перелёта, казался равнодушным к окружающему их ландшафту.

– Можем совершить экскурсию куда угодно, катапульта способна перемещаться в любом направлении, – сказал Циркуль. – Но к чему зря обнадеживаться? Везде примерно одинаково.

– Значит, мы должны спуститься под землю?

– Зачем?

– Ну, я думал, ты меня хочешь познакомить с твоими… с жителями вашей планеты, – сказал Зонтик, опуская одну из спиц в глубокую трещину, чтобы проверить, есть ли у трещины дно.

– Нет, мы сделаем по-другому, – остановил его Циркуль. – Сейчас я скажу, для чего я так старался, «заманивая» тебя сюда.

– «Заманивая»? – переспросил Зонтик. – Ведь я и сам…

– Конечно, ты и сам оказался готов к своей миссии, – улыбнулся Циркуль, отойдя и озираясь по сторонам, словно выискивая какое-то особое место. Наконец нашёл. Здесь! Сверкая ножками, очертил вокруг себя круг самого большого радиуса, на который был способен, и повернулся несколько раз вокруг своей оси. – Вот отсюда и начнём.

– Какая миссия? Что «начнем»? Почему – я? – Зонтик так и сыпал вопросами, пока Циркуль совершал свои манипуляции, напрягаясь и всё более задыхаясь от усердия. Вот Циркуль закончил приготовления и произнёс:

– Твоя миссия – стать родоначальником новых видов жизни на нашей планете, на Циркуллоне. Как только на поверхности планеты возобновятся хоть какие-то формы жизни, обеспечивающие планету кислородом, все наши вынужденные «подземные затворники», «Циркачи», тут же смогут вернуться наверх. А пока им высовываться не стоит.

Не хватает кислорода... Вот почему здесь так трудно дышать!

– А чем же они дышат там, внизу? – спросил Зонтик.

– Это трудно объяснить в двух словах, но наши прозорливые конструкторы незадолго до катастрофы успели разработать особые приборы и устройства из серии «Резервная атмосфера». Эти аппараты действуют только в малых изолированных объемах воздуха и ограниченное время, понимаешь?

– В подземных пещерах, например? – догадался Зонтик.

– Ну да. Но сколько можно томиться в пещерах? Да и срок действия устройств истекает, надо спешить, а то будет поздно.

– А мы успеваем? И что нам надо успеть? – Зонтик всё ещё не понимал, что следует сделать и каким образом он может пригодиться в данном случае – ведь дождей нет, снега тоже. И причём тут какая-то миссия…

– Сейчас все поймешь сам. Давай по порядку. Становись со мной рядом, поближе, – подозвал Циркуль, и Зонтик подошёл к нему вплотную. – Теперь приступим – приступим к оправданию нашего предназначения. Мы с тобой сконструированы в соответствии с нашим основополагающим законом – Законом Большого Циркуля. Понимаешь?

– Кажется, понимаю, но раньше мне об этом не говорили.

– Некому было – вот и не говорили. А теперь раскрой свой купол, сначала немного, чтобы он перекрывал тот круг, на котором мы находимся, и аккуратно повернись несколько раз вокруг своей ручки.

– Но зачем? – не догадывался Зонтик, привыкший размышлять на совершенно другие темы.

– Сейчас сам увидишь; давай, не мешкай, – поторапливал Циркуль, и Зонтик сделал, как его просили.

Циркуль принялся вращаться, приглашая Зонтик делать то же самое. Зонтик обернулся один раз, другой, третий… На седьмом обороте увидел, что почва слегка промялась под его тяжестью и почувствовал, что воздух стал гораздо теплее. На двенадцатом обороте – в сером небе пробилась светлая брешь, и несколько слабых лучей Кулонца упали на убогую поверхность безжизненной планеты, на Циркуль, на него самого, и вдруг…

Зонтик ощутил, что словно вздымается вверх, а с каймы его раскрытого полностью купола что-то сыплется, слетает и разносится вокруг. Тридцатый оборот – не может быть! Листва и цветы диковинных растений небрежно падали с купола на сухую почву и сразу же приживались на ней, пуская корни, перепутываясь с травой, выбивавшейся навстречу из мелких трещинок и канавок. Пятьдесят первый оборот!

Зонтик что-то тянуло и толкало

подниматься выше и выше –

и вот он уже парит в воздухе, чтобы

как можно дальше разлетались от него

семена цветов и растений!

Ещё один виток вверх – сделано около ста оборотов! – и целая рощица мелких деревьев и кустарника выросла над большой канавой, а на месте самой канавы появился ручей. Он образовался из капель воды, упавших с прекрасного цветка лилии, нарисованного почти в середине купола Зонтика. Едва успели прижиться цветы, как сиреневые стрекозы и оранжевые бабочки весёлой гурьбой спорхнули на них прямо с небесного свода, венчающего купол Зонтика. Они тотчас наполнили воздух трепетом упругих крыльев. За стрекозами и бабочками последовали птицы, которые не замедлили пуститься в рощи и луга, разбегающиеся тем дальше и выше в горы, чем выше поднимался Зонтик, чем скорее вращался. Даже солнце и облака, обозначенные на куполе намёком, сыграли свою роль, и небо над Цикруллоном стало намного ярче, а лучи Солнца-Кулонца жарче! Самое интересное во всём этом: облик Зонтика совершенно не изменился. Не удивительно, что сам он не задавался вопросами: «А что будет со мной в итоге? А вдруг я нанесу себе вред этими манипуляциями?»

Нет, никакого вреда ни для кого не случилось, а выходило совсем наоборот. Циркуль вращался внизу, своим вращением помогая Зонтику по Закону Большого Циркуля, изредка останавливаясь и посматривая вверх, на Зонтик. Циркуль уже потерял счёт и своим оборотам, и оборотам Зонтика; сам с восхищением думал: «Как хорошо, что я не ошибся в нём!» Несколько десятков самых разных растений уже закрыли от них ту катапульту, в которой они прилетели. «Ничего, потом сдадим её в музей Новейшей истории Циркуллона, но сначала откроем его!» – подумал с удовольствием Циркуль. А Зонтик всё ещё продолжал парить, кружиться и ронять новые и новые чудесные растения, радуясь тому, что может сослужить пользу неизвестной ранее планете, её обитателям. Кстати, где же они?

– Давай спускайся, хватит на сегодня, – кричал ему Циркуль, замедляя вращение. А Зонтик со своей высоты уже заметил, что из подземных ходов и расщелин на поверхность медленно выбираются слабые, бледные и согбенные существа, в которых едва угадывались знакомые полупрозрачные силуэты линеек, транспортиров, карандашиков, блокнотиков, угольников, скрепок, кнопок. Похожих на этих страдальцев, но не таких измученных, он иногда встречал у себя на Земле. Вдруг ему показалось, что среди них мелькнула… розовая Шляпка, но, спустившись пониже и присмотревшись, увидел, что это лишь… обычная промокашка. И нечего мечтать о несбыточном! Только напрасно расчувствовался, неудачливый воздыхатель… Или удачливый – в чём-то? Уже снижаясь, ещё раз с грустью вспомнил о Земле, а очутившись рядом с Циркулем, вновь подумал: как далеко дорогие друзья, Рюкзак, Плащ и… У него всё перемешалось в сознании, закружилось в голове, но сделанное только что удовлетворяло – радость была огромной!

А со всех сторон к ним стекались благодарные обитатели Циркуллона, которые кинулись обнимать их. Они кричали слабыми от долгого заточения голосами:

– Циркуль вернулся к нам и привёз помощь! Ура нашим спасителям! Честь и слава нашим избавителям от холода и тьмы!

Циркуль был очень растроган и доволен, что потрудились не напрасно; он горячо обнимал соплеменников, они снова и снова благодарили его и Зонтик. А Зонтику было неловко принимать слова благодарности и знаки уважения, потому что бабочки, цветы, солнечные лучи, изображённые на его куполе, – вовсе не его заслуга: ведь если бы не Шляпка, оставаться ему серостью до конца своей жизни.

А серости суждено только одно – быть вечной серостью!

…На следующий день Зонтик с Циркулем продолжили свою работу в новом месте, через неделю – в другом, потом – в третьем, и так – почти целый год, чтобы охватить весь Циркуллон. Природа планеты постепенно возрождалась. За это время на Земле пролетело почти два года. Оба труженика очень устали, но не сдавались, пока не завершили начатое. Но, наконец, дело было сделано, и планета ожила полностью. Как все радовались! На Циркуллоне началась Новая эра, что было зафиксировано документально. Циркулянам предстояло устроить свою жизнь заново, действовать осторожно и благоразумно, не допуская возврата к старому. Необходимо восстанавливать города и селения, налаживать производства, развивать общественные связи, лечить и оздоравливать тех, кто в этом нуждался – действовать чётко, с математической точностью, как и полагается по статусу планеты.

А как быть с политической жизнью, вокруг которой могли запросто возникнуть нежелательные завихрения? Во избежание волнений, стычек, спонтанного захвата власти старейшины «Циркачей» по истечении первого месяца Новой эры учредили Большой Совет. На Первом созыве Совета представители всех регионов планеты, делегаты всех прослоек общества приняли решение называть себя циркуллянами, дабы впредь никому неповадно было разобщаться на противоположные лагери. Тут же была выдвинута кандидатура правителя планеты из числа трёх самых уважаемых руководителей, проявивших себя достойно в тяжёлые времена. Впоследствии провели планетарный референдум – жители согласились вполне с решением Совета.

На том же созыве Большого Совета Зонтику и Циркулю была торжественно вынесена Планетарная благодарность, и оба они получили статус «Почётных граждан Циркуллона». Что касается Циркуля, он занял свою пожизненную руководящую должность в Высшем научном совете планеты, и это его вполне устраивало. А Зонтику предложили (ни больше, ни меньше!) место Первого консультанта в штате правителя Циркуллона.

Зонтик категорически отказался.

– Уж не хотите ли вы, наш спаситель и избавитель, покинуть нас? – спросил самый старый и опытный советник, сокрушаясь, что Зонтик и впрямь захочет вернуться обратно на родину.

– Да нет, не хочу, – успокоил его Зонтик. – Сказать по правде, мне некуда возвращаться. «Куда?» – это одно, а «К кому?» – это совсем другое...

– Ваш ответ нас воодушевляет, – обрадовались прочие сановники, не ожидавшие такого простого ответа. – Но чего бы вам хотелось в таком случае?

– Ничего особенного, – отвечал Зонтик. – Радоваться жизни вместе с вами, помогать вам по мере сил, жить по вашим мудрым законам, а самое заветное желание…

– Какое же? – старейшины опасались, что не смогут его выполнить.

– Хочу, чтобы как можно меньше обращали на меня внимания, так мне будет свободнее и проще, – отвечал Зонтик, вызывая у почтенных заседателей вздохи облегчения.

Никто не думал, что за спасение

целой планеты можно запросить так мало…

– Ну, раз так, поступайте по своему усмотрению, – решили старейшины.

• .. Теперь, кажется, наши герои могли вздохнуть спокойно, и не только они. Жизнь налаживается, и можно надеяться, что дальше будет только лучше, а не хуже. К хорошему привыкаешь быстро! Завершив основную программу восстановительных мероприятий, Зонтик с Циркулем взяли короткий отпуск. За это время решили, что поселятся в маленьком городке, который только начали выстраивать по современному проекту неподалеку от Скалы спасения – так наименовали скалу, где приземлилась та самая катапульта. Городок назвали Зонтиллоном – по имени Зонтика, а по соседству со Скалой спасения и в самом деле основали музей Новейшей истории имени Циркуля.

Вот каких памятников при жизни были удостоены скромные Циркуль и Зонтик! Казалось бы, они могли устроить вокруг себя пышное почитание и слушать льстивые дифирамбы с утра до ночи, но предложи им такое, так они ещё и обиделись бы – после того, как пожелали оставаться скромными и не очень заметными. Посему вовсе не удивительно, что они обустроили своё милое жилище… по образу и подобию той прихожей, которая осталась у обоих в памяти, а для Зонтика – была тем лучшим, что связывало его с родиной. Теперь уж и Берет не казался ему брюзгой, и Ружье – не таким ужасным и безжалостным, и Лосиные Рога – не такими занудливыми, и Шляпка – не такой ветреной, а даже напротив – фантазёркой. Дорогая мечтательница! Если бы не она, не стать бы ему никаким родоначальником новой жизни на этой планете! А милый, пунктуальный Коврик, бдительный страж домашнего порядка, вспоминался с умилением…

Циркуль всякий раз разделял переживания Зонтика о прошлом и пытался развеять его тоску, но не тут-то было: Зонтик не переставал волноваться, как там дела у Плаща, Рюкзака и… Конечно, у обоих появились государственные – даже планетарные – обязанности и общественные нагрузки, занимающие их целиком. «Спокойствие грозит только музейным экспонатам» – вот девиз жизни, выдвинутый Циркулем, и Зонтик не без удовольствия подчинился ему.

Зонтик и Циркуль везде были дорогими гостями, их замечания и советы принимали к сведению, их пожелания рассматривались как приказ. Планетарные герои проводили в делах и разъездах по Циркуллону недели и месяцы – тем радостнее было возвращаться домой. Дома – другое дело! Но стоило расслабиться от дел, как на Зонтик накатывали прежние воспоминания, и пошло…

Чувства не давали покоя. Вспоминались и такие моменты, которые, казалось, забыты навсегда. Зонтик с грустным видом садился на лавочке около дома возле любимых им зонтичных растений и рассеянно смотрел куда-то вдаль. Некоторые поговаривали, что Зонтик заболел серьёзно. Только Циркулю было яснее ясного, что его болезнь – слишком застарелая, и, скорее всего, лечить её нужно особыми средствами.

– Скучаешь о своих прежних друзьях? – спрашивал Циркуль.

– Чего спрашивать? И ни о каких прежних, а о настоящих… Только расстраиваюсь зря… – Зонтик не отрывал взора от горизонта, словно кого-то ожидал издалека.

– И не зря. Скоро наши ботаники пошлют космический корабль на Тау-Бургу, что в созвездии Манелиуса. На обратном пути обещают посетить Солнечную систему; если попросим – могут заглянуть и на Землю. Хороша ли моя идея? Ну, как?

– Неужели?! – обрадовался Зонтик. – Они могут взять меня с собой?

– Нет, наверняка не могут, да помню, ты и не рвался туда, – остановил его Циркуль. – А потом… Ты не можешь бросить все дела и сорваться куда-то. И ещё одно: твоя жизнь представляет для нас немалую ценность.

– Так зачем ты мне про это рассказал? – расстроился Зонтик.

– Затем, что ботаники поинтересуются о твоих друзьях и, если не возражаешь, пригласят их к нам, – мягко осадил его Циркуль.

– О, как я был бы счастлив! – Зонтик захлебнулся от радости.

Старейшины были довольны, что подвернулся случай отблагодарить Зонтик так, как он того захотел, и это будет просто. Вышел Планетарный Указ – ботаники поставили в свои планы интересы Зонтика на его родной планете, возвели их в ранг первостепенных и вскоре отбыли туда, куда Зонтику ни за что не добраться самому… Надо ли говорить, как верный Зонтик ожидал их возвращения, продолжая начатые дела в самых отдалённых провинциях, а про себя думал об одном! В конце концов он совсем потерял сон. Возвратившись из поездок домой, просиживая ночи напролет на лавочке во дворе и глядя в тёмное небо, размышлял… И где она, Земля? Неужели придётся умереть, так и не дождавшись счастья? Циркуль, поглядывая на него, стал опять волноваться о его здоровье.

– А далеко ли созвездие Манелиуса? А оттуда – до Солнца и Земли? – постоянно спрашивал Зонтик.

– Да брось ты думать об этом, – успокаивал его Циркуль. – Когда не думаешь, время летит быстрее!

…Но вот наконец-то сообщили, что корабль вернулся и Зонтика ожидают сюрпризы. Он бросился навстречу этим сюрпризам – в прямом смысле, – не подозревая до конца, в чём они заключаются. Так, несколько дней спустя, вместе с Циркулем они вышли на дорогу, ведущую от Зонтиллона мимо Скалы спасения прямиком к автовокзалу, где ожидали прибытие межпланетной делегации с космодрома. Едва двинулись вперёд, как увидели: навстречу им катит автобус ботаников, весь расписанный яркими жёлтыми цветами. Как только автобус остановился, его тут же окружили циркулляне, приветствующие гостей. А из автобуса вышли, не считая самих ботаников, двое… те самые-самые родные и душевные друзья во всей Вселенной! Неужели они? Зонтик замер: если это они, то… что же с ними произошло? Их трудно узнать: Плащ как будто выцвел и обтёрся, Рюкзак словно похудел и в то же время разошёлся по швам.

Оба двигались вяло, что было на них не похоже, но это были именно они, и спутать с другими их было нельзя… Ай да ботаники! Это вам не бабочек ловить и тычинки-пестики сортировать! Едва живые Рюкзак и Плащ прямо-таки бросились к Зонтику, принялись обнимать и целовать его:

– Братец ты наш! А мы ведь твой чехол хранили, и до сих пор храним. Гляди-ка! – Плащ вытащил из кармана Рюкзака изрядно полинявший почему-то чехол Зонтика. – Видишь?

Да… Вот с него-то всё и началось, но Зонтик промолчал об этом, опасаясь, как бы невзрачная тряпочка не угодила в музей Новейшей истории. Он с опаской покосился на появившихся как из-под земли ушлых корреспондентов, не желающих упустить уникальную встречу с добровольными пришельцами из Космоса. Но Циркуль шепнул ему, что волноваться не стоит, что он всё уладит, а с чехлом разберёмся потом.

Только кто это ещё показался из-за спин встречающих, которых урезонивал и призывал к спокойствию Циркуль? Неужели… Нет, этому невозможно поверить, да Зонтик и не поверил бы ни за что, если бы все долгие годы разлуки с близкими не были бы пронизаны трепетным ожиданием. Да, это была она... Розовая (некогда розовая!) фетровая Шляпка медленно направилась к нему, чуть-чуть прихрамывая и опираясь на сачок, услужливо предложенный сопровождающими ботаниками.

– Милая моя! – кинулся к ней Зонтик. – Ты ли это?

– Вот и ты… не узнал меня, – тихонько прошептала она, останавливаясь и не решаясь подойти ближе, но Зонтик сам подбежал к ней и чуть не упал рядом от нахлынувших чувств. – С тех пор, так ты пропал, никто… не укрывал меня от дождя и…

–– Знаешь, дружище, – продолжил Плащ, сохранившийся лучше всех, – с тех пор, как ты покинул нашу обитель, нас постигло несколько несчастий сразу. Сначала начались мелкие неприятности, а потом… В нашей прихожей стали хозяйничать Боксёрские Перчатки; они вторглись так неожиданно, что даже Ружьё не сообразило сразу, как вести себя, уж не говоря о Патронах и… всех остальных. Да Перчатки-то появились не одни, а вместе с Боксёрской Грушей. Что тут началось! Эта Груша – отвратительная, вульгарная особа. Сразу посчитала себя командиршей, распоясалась как диктатор, принялась наводить свои порядки, устанавливать «правила ринга». «Нокаут», «нокдаун», «шок» – только и слышалось с утра до ночи, а мы ведь к этому не привыкли…

– Но почему всё это случилось? – спросил потрясённый Зонтик, так и не отрывая глаз от смущённой Шляпки.

– Мы сначала тоже не поняли, почему шум, – вздохнул Плащ, – но потом стало ясно: всему виной – Кроссовки! Повздорили с Ботинками, да и привели за собой с тренировки подкрепление, этих боксёров-бомбардиров, а они…

– Хлебнули мы горя… – всхлипнул Рюкзак, вид которого говорил о тяжёлом душевном разладе. А Ботинки-то каковы! Помнишь ли нашу Обувную Щётку? Не забыл ещё?

– Конечно, помню, – ответил Зонтик. – И чем она могла помешать? Уж она-то уживалась со всеми!

– Уживалась, ну и что? – горько усмехнулся Плащ. – Старательную труженицу вышвырнули за порог без объяснений. Я вступился за неё, да и вообще попробовал «возникать», а Рюкзак поддержал меня. За это нам приказали выметаться вслед за ней. Остальных несогласных – туда же! Все эти Ботинки, Шарфик, Берет – даже не пытались сопротивляться. Бедняжка Шляпка вмиг оказалась без защиты... Мы поняли, медлить нечего, порешили дождаться ночи. Ночью легче «сматываться», а там – куда судьба определит. Ну, Шляпку мы не могли оставить на произвол... Вечером Рюкзак выгрузил свое «добро» в уголке, чтобы освободить место, вернее, освободить себя…

– Да, всё оставил там, а думал, на целую жизнь хватит, – всхлипывал Рюкзак, погружаясь в воспоминания.

– А Ружьё – что, пустое место? – всё-таки спросил Зонтик. – Уж оно-то могло бы всю эту шатию-братию припугнуть!

– О чём ты… – вздохнул Плащ. – Ружьё и Патроны сначала объявили нейтралитет, а дальше… Ружья всегда становятся на сторону сильных, а справедливость их мало интересует.

– Да, это так, – вспомнила Шляпка о привычках Ружья.

– Поэтому ровно в полночь мы взяли и ушли; Шляпку спрятали в Рюкзак, улизнули по-тихому, почти ни с кем не попрощавшись, только заглянули в Зеркало да раскланялись с Ковриком… – Плащ останавливался через слово, переживая сказанное. – Долго искали, где бы устроиться на жительство, но милого уголка так и не нашли. Кругом – одни чужаки! Тыкались туда-сюда... То в тамбуре каком-то жили, то в сараюшке, в подворотне, потом… Словом, приличные места везде оказались заняты, вот и скитались по разным забегаловкам. Страшно рассказать, чем жили. Преступниками не стали, но превратились в бродяг, в натуральных бомжей... Так в поисках пристанища и мотались... – Плащ опустил на плечи капюшон, давно потерявший прежнюю форму. – Да и кому мы нужны – такие?

– Да, частенько вспоминали тебя, дорогой друг, как обидели тогда, хоть и не нарочно, – вымолвил Рюкзак и зарыдал, сотрясаясь всеми кармашками и держащимися «на честном слове» пряжками, стесняясь при этом, потому-то и старался кое-как прикрыть расползающуюся от дряхлости молнию на левом боку. Но заставил себя успокоиться, договорил: – Кочевали под ветром и дождём, а то под солнцем палящим; ждали своего последнего часа, холодные, голодные, никому не нужные… Мыкались-мыкались, да однажды и оказались почти на свалке; думали: «Вот он тот час!» – и тут…

– Не поверишь, именно там, возле свалки, присели без сил и поддержки под кустами можжевельника. Так и собирались закончить существование, – промолвила Шляпка, оправившись от первого впечатления и постепенно согреваясь от тёплых чувств, излучаемых Зонтиком. – И вдруг над нами прозвучали чьи-то слова: «Очнитесь, вас ожидает новая жизнь!»

– Да-да, – подтвердил Плащ. – Так и было сказано: «Новая жизнь!» Смотрим – незнакомцы какие-то, необычные обликом, но не побрезговали нами, а наоборот… Мы удивились, конечно, а потом обрадовались, когда услышали о тебе: мол, жив и здоров, разыскиваешь нас. Не поверишь, прямо крылья почувствовали! Привели себя мало-мальски в порядок, и вот видишь…

– Мои дорогие… – Зонтик заплакал, не пряча слёз, и тут начался такой сильный дождь, что Зонтику пришлось раскрыться для лучших чувств.

Циркуль как будто ждал этого и радостно закричал:

– Ура Зонтику! Ура дождику! Свершилось долгожданное! Такого дождя на планете не случалось несколько лет!

Все бросились под Зонтик, а он раскрывался всё больше и больше, с удовольствием пряча от дождя своих дорогих друзей и всех, кто стоял рядом с ними.

Под его куполом вполне хватило места для всех,

а Шляпка оказалась так близко

к его сердцу, как никогда раньше!

Проснувшееся седьмое чувство заставило Зонтик ликовать, с благодарностью вспомнить тот день, когда он изменил облик и оказался на переломе судьбы: «Не жалей о случившемся. Пусть тебя не поймут сразу, но потом… Не огорчайся глубоко, прихожая – это только преддверье дома, твой дом – впереди; всё образуется, и ты поймешь, что твоя жизнь только началась!»

Да, жизнь только началась, и началась не только для Зонтика.

С тех самых пор на Циркуллоне произошли значительные изменения: периодически начали проливаться, как их стали называть, «зонтичные дожди», обильно орошающие почву. После этих дождей на небосвод обязательно выходило Кулонце, и его лучи быстро осушали лужи, ускоряли рост растений и созревание плодов. Жители планеты были «на седьмом небе»: они дожили до лучших времен! Раньше дожди выпадало редко, а теперь – чуть ли не каждую неделю, что они улучшало общее настроение циркуллян. Ученые-ботаники от души благодарили Зонтик, а тот указывал на Шляпку:

– Без её фантазии не было бы у меня такой наружности и вообще... такого содержания. Это её нужно благодарить!

Шляпке поначалу было очень неловко и перед Зонтиком, и перед циркуллянами, но все к ней были так добры, что вскоре она успокоилась, пришла в себя, порозовела – и снова расцвела необыкновенно. А прежний (изрядно потрёпанный) бантик сменила на элегантный ободок, чем начала новое направление в моде – это вызвало одобрение самых знаменитых модельеров планеты. Рядом с Зонтиком она смотрелась великолепно! Теперь Зонтик ни за что не отпускал Шляпку от себя, и она стала такой красивой, какой никогда не была в прошлой жизни. Жить друг без друга дальше они уже не могли. Окружающие с восторгом восприняли их помолвку. Больше всех радовался Циркуль, потому что знал это наперёд.

Глядя на восхитительную пару, циркулляне решили завести новый обряд создания счастливой семьи, и Шляпка с Зонтиком стали первыми, прошедшими такой обряд. Несмотря на то, что торжественный обряд, включавший в себя элементы старейших планетарных традиций, был ранее не знаком землянам, молодожёны оказались на высоте. То-то все радовались! Счастливцев стали называть не иначе как образцовой парой, хотя обликом и манерами они очень отличались от циркуллян. Благодушные циркулляне начали брать с них пример.

Рюкзак с Плащом воодушевились счастьем Зонтика и Шляпки, что им сразу прибавило энтузиазма. Они быстро восстановили свои силы и с удовольствием обновили внешность местными средствами – окрепли, ощутили плотность своих тканей, упругость внутренних швов и достоинства внешней отделки. Словом, показали, как можно открыть в себе «второе дыхание». Но это ещё не всё. Им предложили работу, и чтобы не пропадать зря, они согласились – занялись важными административно-хозяйственными делами, до которых выказали охоту. Особенно довольным казался Рюкзак: наконец-то обществу пригодились его практические наклонности! Поселились они всё в том же, облюбованном Зонтиком местечке, поближе к Зонтику и Шляпке. Циркуль обосновался по соседству – далеко ходить не надо; вот и отлично. А главное заключалось в том, что у всех как были, так и остались общие точки соприкосновения.

Иногда по вечерам Циркуль, Рюкзак и Плащ прогуливались по окрестностям благоухающего цветами Зонтиллона, а то и вблизи музея Новейшей истории, превратившегося в целый дворец, Дворец истории жизни. Рюкзак, отучившийся ворчать и пыхтеть, частенько поговаривал:

– Вот так проживёшь, обыкновенно вроде, а вроде и нескладно, а потом окажется, что в музей угодил!

– И не говори, – охотно отзывался Плащ. – Это потому, что мы – на Циркуллоне, а у нас-то так и сгнили бы на свалке неприкаянно. Правильно я говорю, Циркуль?

– Не знаю, – улыбался Циркуль. – Знаю только одно: я счастлив, что живу полноценно, что встретил вашу компанию. Ради этого стоит преодолевать все препятствия и расстояния. Свалка или музей – всё относительно. Главное, что мы – не под землёй, а на поверхности, и к тому же на виду друг у друга. А теперь скажите, правильно ли я говорю?

Плащ и Рюкзак засмеялись и согласились с ним; в подтверждение этого согласия с неба как раз ливанул необычайно сильный дождь. Конечно, случись такой ливень на Земле, никакие зонтики не спасли бы – наверняка не обошлось бы без очередного наводнения или потопа.

Но на Циркуллоне всё оказалось несколько иначе,

с этим не поспоришь.

Это и есть хорошо!

2005 г., в редакции 2012 г.